«Мечтаю вывести наших офтальмологов на международный уровень». Людмила Сорокина — о больнице имени Семашко

25 марта юбилей праздновала Людмила Сорокина — один из самых опытных и авторитетных рязанских медиков, больше трети жизни руководящий больницей имени Семашко. Главный редактор 62ИНФО Антон Насонов поговорил с ней о прошлом, настоящем и будущем её учреждения.

Новые хлопоты

— Мы встречаемся по случаю праздника, но не могу не начать с серьёзной темы. Рязанская область перешла на режим повышенной готовности к коронавирусу, и ваша больница здесь — профильная: она имеет статус базы для госпиталя по особо опасным инфекциям. Как вы оцениваете ситуацию в регионе?

— Как контролируемую. Создан штаб под руководством Вице-губернатора Игоря Михайловича Грекова, он работает круглосуточно. Наша больница готова принять более ста пациентов, в том числе в тяжёлом состоянии: отделение реанимации подготовлено. У нас достаточное количество аппаратов для искусственной вентиляции лёгких, запас медикаментов создан.

— Какие рекомендации вы можете дать рязанцам?

— Главное — сохраняйте спокойствие, не паникуйте, пользуйтесь только официальной информацией и принимайте все меры по предупреждению распространения инфекции. От нашей с вами дисциплины зависит очень и очень многое. Не посещайте общественные места с большим скоплением людей, пользуйтесь средствами индивидуальной защиты, обрабатывайте руки. Если у вас появились симптомы — самоизолируйтесь, вызовите врача и выполняйте его рекомендации. Самоизоляция также касается лиц, прибывших из-за рубежа.

— Ещё из актуальной повестки: накануне губернатор Николай Любимов объявил о грядущем присоединении к больнице Семашко поликлиники №2. Как вы относитесь к этому?

— Спокойно. Понимаете, я как солдат, всегда в одной команде с теми, кто управляет нашей областью. Раз это решение принято, думаю, оно обоснованное и многократно взвешенное. В объединении есть рациональное зерно: наше учреждение — моностационар, то есть у нас нет прикреплённого населения, а вторая поликлиника — моноучреждение без стационара.

Я уже изучила штатное расписание [поликлиники], продумала, как буду разговаривать с персоналом. Я хочу пригласить коллектив к себе, познакомить с нашим, провести по всей больнице и сказать: «Коллеги, вот так мы с вами будем работать».

Там давно не знавшее ремонта здание, им нужно заниматься. Но сейчас моя головная боль — травмпункт при поликлинике. Оттуда пациентов всё равно отправляют в БСМП — какой смысл бегать по городу с костылями? Поэтому я работаю над тем, чтобы передать его под юрисдикцию больницы скорой помощи. Тем более в её новом комплексе предусмотрен большой травмпункт — на 57 ставок.

Плясать от котельной

— Каким был ваш путь к должности главврача?

— После окончания нашего мединститута в 1983 году я уехала работать в Березники Пермского края — город химии и химиков. Пять лет там отработала в больнице на 780 коек (по аналогичному проекту построена больница №11 в Песочне), стала начмедом — заместителем главного врача по лечебной части. В 1988 году по личным обстоятельствам вернулась в Рязань — и не смогла найти работу.

Я была вынуждена поступить в клиническую ординатуру по терапии — так я впервые попала в больницу имени Семашко. По окончании ординатуры в 1990 году главврач больницы №5 взял меня, «лечебника», замом по экономике. А тогда как раз вводился новый хозяйственный механизм в лечебных учреждениях, бригадный подряд. Это было интересно.

В пятой больнице я проработала девять месяцев, а 13 июня 1991 года пришла в больницу имени Семашко: тогдашний главврач Анатолий Голубков пригласил меня на должность начмеда, на которой я проработала семь полных лет — а затем он сам передал мне своё место. Анатолий Иванович потом ещё пять лет работал моим заместителем, мы до сих пор дружим, общаемся. Ему в этом году исполняется 85 лет, и он всегда говорит: «Ты продлила мне жизнь».

— Какой была больница Семашко тогда?

— Моё первое впечатление, когда я пришла сюда ординатором в 1988 году: это не больница, а фельдшерско-акушерский пункт. Я приехала из дальнего края, но там оборудование для больницы мы покупали на выставках в Москве — по чековым книжкам, которые нам давали предприятия. Мы ставили диагноз инструментально, а здесь — всё ещё по жалобам больных.

Здания больницы тоже оставляли желать лучшего. Основной была проблема холода в корпусах, так что я начала с ремонта котельной, где тогда ещё стояли немецкие корабельные котлы, они назывались «Фере-бере-билли». Когда мы их распиливали — не могли понять, как с ними вообще вода по трубам циркулировала.

В 1999 году мы запустили новую котельную, а в 2000-м при помощи на тот момент начальника управления здравоохранения Сергея Алексеевича Исакова мне удалось пробить план реконструкции всего больничного комплекса. Уже в 2000 году по этому плану мы отремонтировали инфекционный корпус.

Далее реконструкция продолжилась. Это было практически новое строительство: мы меняли крышу, межэтажные перекрытия — от зданий оставались только стены. Тогда же заложили новый корпус (сейчас — №5): поставили железобетонный каркас. Достроили.

Но мы тратим на развитие и много собственных средств. Корпус №1 отремонтировали целиком за деньги от платных услуг, актовый зал в нём для каких-то мероприятий теперь используют все вплоть до областного правительства. Оборудование тоже закупаем на собственные средства. Все скверы на территории больницы сделаны нашими руками. Мы заменили яблоневый сад, летом монтируем фонтанчики. Так приятно видеть, как здесь гуляют люди — не рядом в парке, а у нас; слышать, что территория преобразилась.

Психология для регистратуры

— … как и сама больница.

— Какое-то время она была единственной в Рязани, которую можно кому-нибудь показать. Я очень хорошо отношусь к Дмитрию Анатольевичу Хубезову. Знаете, с чего он начал свою работу [на посту главного врача ОКБ]? Он пришёл со своей командой к нам: всё посмотрел — и уже знал, к чему нужно стремиться. Я очень этим горжусь.

Посмотрите, как теперь воспряла ОКБ: для сотрудников очень важно видеть, что что-то меняется. Они моментально реагируют, если видят какой-то застой, и их бывает очень трудно на что-то мобилизовать.

Когда реконструкция больницы застопорилась, я сказала: «Коллеги, давайте зарабатывать». Тогда можно было направить на зарплату до 60% дохода от платных услуг, но мы решили — 25%. Остальное направляли на приобретение оборудования и укрепление материально-технической базы. Это было с общего согласия. Я говорила: «Всё окупится» — так и вышло.

Сейчас средняя заработная плата у нас — одна из самых высоких в регионе: около 68 тысяч рублей у врачей, почти 37 тысяч у среднего медперсонала, 29 тысяч — у младшего. Мы перевыполняем дорожную карту по зарплате, что тоже очень важно, на мой взгляд. У нас нет текучки, специалисты стремятся попасть к нам, а не уйти от нас.

— Что ещё позволяет поддерживать общий профессиональный уровень больницы?

— Коллектив — это моя гордость, мы его очень тщательно подбираем. У нас старые традиции, они идут ещё со времён земства. И я постоянно учу персонал: нужно к людям относиться так, как бы вы хотели, чтобы относились к вам. К нам никто не пойдёт, если у него всё хорошо — приходят, когда плохо, иногда с последней надеждой. И обязательно нужно проявлять сострадание, сочувствие и заинтересованность в судьбе пациента. Если этого нет, то, как бы ты хорошо ни лечил, пациент уходит с каким-то непонятным чувством.

Мы очень много внимания уделяем именно воспитанию сотрудников. У нас есть психолог, он ежемесячно проводит занятия со средним медперсоналом, врачебным, с регистратурой — например, как отвечать на звонки. Эти занятия помогли наладить контакт с пациентами, улучшить психологический климат в коллективе — изменения к лучшему отмечают и сотрудники, и больные. Разработаны алгоритмы поведенческих ситуаций персонала в любой конфликтной ситуации. Никогда не нужно идти на конфликт и обострять отношения.

Мы очень трепетно относимся к целевому набору. Президент правильно указывает, что вузам нужно выделять больше мест для него — это спасает. Сейчас в РязГМУ учатся четыре наших «целевика». Мы активно участвуем во всех ярмарках вакансий: делаем видеоролики, оформляем стенды, приглашаем докторов к нам, устраиваем чаепития, показываем-рассказываем.

Дефицита кадров нет: 90% укомплектованности врачами — это очень хороший показатель, 80% средним персоналом — тоже.

Оптимизация не пугает

— Что назовёте своим главным достижением в больнице?

— Я считаю своей основной заслугой — и совершенно не стесняюсь об этом говорить — то, что мне удалось сохранить тот коллектив, которым я пришла руководить в 1998 году.

Коечный фонд тоже сохранён. Точнее, мы даже мы расширились. На нашей базе сейчас три центра. Прежде всего — офтальмологический: центр микрохирургии глаза, больше 140 коек. Это фундамент, на котором держится вся больница; наши кормильцы, зарабатывающие основную массу средств. В седьмом корпусе мы занимаемся хирургией с круглосуточным пребыванием пациентов, а в пятом открыли «хирургию одного дня» — первые в России.

Далее — центр инфекционных болезней. Свиной грипп, коронавирус — это «наше»: мы тот первый барьер, который встаёт на пути всех этих заболеваний. И, наконец, центр ЛОР-болезней, у меня там очень талантливые ребята-хирурги.

— Наверняка не только там.

— Конечно! По офтальмологии мы сейчас выполняем операции на уровне федеральных клиник — вплоть до сложнейших витреоретинальных операций, а катаракта давно удаляется без разреза глаза, ультразвуком. Фонд ОМС не может оплачивать сложные операции, но здесь нам очень помогает региональный минздрав: ежегодно закупает расходники на 50 пациентов. А это основное, из чего складывается стоимость одной такой операции — от 160 до 200 тысяч рублей.

— А недавно в больнице имени Семашко впервые пересадили роговицу. Как чувствует себя пациентка?

— Операцию выполняли практически слепой девушке 22 лет, сейчас идёт долгий период реабилитации. Она уже видит очертания руки возле лица — для почти незрячего человека это большой прогресс.

На это направление мы возлагаем большие надежды. Мало кто в России выполняет пересадку роговицы, так что для иногородних пациентов это шанс получить помощь, а для нас — прибыль, большая часть которой по-прежнему идёт на развитие.

Моя мечта — выйти с этой операцией на международный уровень. Честно говоря, мы уже ждали пациентов из Китая (там роговицу не пересаживают), но из-за коронавируса всё пока откладывается.

Об офтальмологии я могу говорить долго — безумно её люблю. Мы стараемся укреплять и дальше развивать её, занимаемся оптимизацией.

— Обычно медиков при этом слове передёргивает.

— Оптимизация — это не плохо, могу так сказать. Смотрите. Раньше на 200 койках офтальмологии мы выполняли около 4 000 операций. Сейчас на 100 круглосуточных и 15 койках дневного стационара — около 7 000.

Зрение возвращают, на очереди — слух

— Ещё одно из новшеств больницы — кабинет полисомнографии. Что это?

— Здесь занимаются нарушениями сна. Мы решили попробовать, так как в регионе с этим никто не работает, а у нас есть связанные направления: пульмонология, ЛОР, кардиология.

В ОМС сомнология не входит, так что часть услуг кабинета — платная: приём, терапевтическое лечение. У нас можно купить аппараты, которые снабжают кислородом во время сна. Этот метод не для всех может быть приемлем — нужно привыкнуть спать в маске, но даёт очень хороший эффект, люди даже начинают худеть.

Есть и хирургический метод борьбы с храпом (чаще всего обращаются именно с этой проблемой): мы подрезаем, подворачиваем нёбо, чтобы оно не западало, не перекрывало дыхание — это самое страшное во время сна. И как раз хирургическое лечение — абсолютно бесплатное: оно подпадает под понятие реконструктивной операции в ОМС.

Оборудование мы не покупали — его подарила компания «Промвентиляция» из Солотчи, это благотворительность. Мы сделали очень комфортный кабинет и проводим ночные исследования: пациент спит со специальными клеммами на определённых точках головы, все данные фиксируются. Отслеживается, в частности, пульс, кислородное насыщение — и сразу видно, когда падает уровень кислорода. А гипоксия мозга, сами понимаете, потом приводит к чему-нибудь негативному.

Наш доктор Лариса Викторовна Старкова защитила кандидатскую по лечению храпа. Также обращаются с бессонницей. Вообще, пациенты приходят каждый день, хотя кабинет только открылся.

— Какие методы и направления хотите освоить теперь?

— Мне очень хочется укрепить ЛОР-центр, освоить операции на среднем и на внутреннем ухе: замену склерозированных молоточков-наковален протезами. Фактически это возвращение слуха.

— Что для этого нужно?

— Инструментарий и оборудование. Пока их у нас нет, но думаю, что всё реально. Микроскоп в лизинг стоит 12 миллионов, сейчас мы ведём переговоры. А операции будут бесплатны, по системе ОМС.

— Сейчас в медицине говорят не только об оптимизации, но и о цифровизации, информатизации...

— Наша больница первая в Рязанской области стала вплотную заниматься информатизацией. Сегодня истории болезни, амбулаторные карты, результаты анализов — вся медицинская документация у нас ведётся в электронном виде. Я считаю это большим достижением.

По проекту «Бережливое производство» мы тоже стали одним из первых участников. Он позволил нам полностью изменить модель отношений «врач-пациент». Заметно сократилось время пребывания пациента в поликлинике, реорганизована работа регистратуры, разделены потоки больных, сделана навигация. Наш опыт перенимают делегации из разных уголков страны.

Я знаю, что Николай Викторович [Любимов] уделяет подчёркнутое внимание информатизации. Наша больница тоже: я обеими руками за технологии. Так что с губернатором мы одной волне.

Антон Насонов